Семь нот
У него были тонкие беспокойные пальцы музыканта и близорукие голубые глаза, измученные песком и солнцем. Ссутулив спину, обтянутую потрепанным френчем, он сидел на крутящейся табуретке за инструментом. Левая рука бездумно ласкала клавиши. Одни были желтые, как бивни слонов, умерщвленных рослыми туземными воинами и проданных смешливым белым людям в пробковых шлемах за бусы и ром. Другие черные, как кожа воинов, забитых в трюмы прикладами ружей и проданных плантаторам за мятые бумажки с портретом бородатого пьяницы. Мелодия, которую рождали эти клавиши, была простой и грустной. Он запивал ее разбавленным виски из стакана с отбитым краем.
Двери салуна хлопнули, но он не обернулся. Может, это вернулся хозяин, а может ранний посетитель зашел промочить горло. Мелодия струилась, как слезы по лицу бродяги из дальних краев. В ней не было надежды, одна лишь тоска по навеки утраченному дому. Будто горсть холодных стеклянных шариков перебирал он семь нот, склонив набок острый птичий профиль.
Он слышал по звуку шагов, что семеро вошли в салун. Шестеро ступали, звеня шпорами, ногой, привычной к стремени. Седьмой шел тихо, как ходят рыси и койоты и даже рассохшиеся доски пола не отзывались на его поступь.
Шестеро сели полукругом, жалобно скрипнули колченогие стулья. Один положил ноги на стол, звякнула немытая посуда. Один, тот, что шагал как рысь, остался стоять.
- Эй, тапер, - услышал он. - Кончай душу драть, не на похоронах.
Трое засмеялись. Один хмыкнул, словно сомневался.
- Сыграй нам "Рваную подвязку", - сказал другой, с нездешним гортанным говором.
Он кивнул и пальцы его пустились в залихватский разбег. Чутко и нежно раздевали они девицу с лицом ангела и глазами старухи перед семью гостями, которые вели себя, как хозяева. Правая рука оставила на миг треснувший стакан, легла на клавиши и румянец расцвел на густо напудренных девичьих щеках. Вроде бы от стыда, а на самом деле от чахотки, ее последней возлюбленной.
- Хорошо играешь, - сказал первый. - Лови.
Блеснул серебряный кругляш, брошенный небрежным щелчком. Он неловко повел рукой, оборвал мелодию, и монета, конечно, упала на пол. Уже пятеро смеялись глядя, как полуслепой музыкант ищет ее под ногами в грязи.
- Надел бы очки, - с фальшивой заботой сказал один из гостей. - Вон же они у тебя лежат, рядом со стаканом.
Он выпрямился, бережно пряча доллар в карман. Улыбнулся смущенно, и они услышали его голос, негромкий и хриплый:
- Очки нужны, чтобы играть по нотам. А я помню все мои мелодии наизусть.
- Твои мелодии? - наклонил голову первый. - Это ты, что ли придумал "Рваную подвязку", тапер?
Он улыбнулся опять и не ответил, да и никто не ждал, похоже, его ответа. Первый, главный спросил о другом:
- Знаешь нас, музыкант?
- Нет.
- И правда, откуда тебе. Ты ж родился, небось, в этой дыре.
- И помрешь здесь же, - со значением сказал тот, что хмыкал в ответ на шутку о похоронах.
Был он высок и болезненно худ. Одет, как одеваются могильщики - в черное долгополое пальто и цилиндр. Глаза его были подведены углем и им же он красил в черный цвет губы. К цепочке карманных часов у него крепилось украшение из фаланг пальцев, он перебирал их в минуты задумчивости.
- Не каркай, Грим, - сказал главный. - Напугаешь еще музыканта, не сыграет больше нам веселых песенок. В здешней местности народ суеверный.
Он хохотнул, на этот раз в одиночестве и сразу оборвал смех, наклонился вперед.
- Суеверный, иначе бы не придумал сказку про Самарянина, верно я говорю, музыкант?
- Не слышал такую.
- Смотри ты какой. Может ты глухой, как тот тапер из Марборо? Не слышал про Самарянина, не знаешь про парней Фарго.
- Парни Фарго, - задумчиво кивнул тапер. - О них много говорят.
- И что же говорят? - заинтересовался главный.
- Говорят, что они наводят страх на почтовиков и курьеров по всему побережью. Что вознаграждение за их головы пришлось везти целым составом, который они же и ограбили. Что шерифы при встрече с ними прячут свои звезды, потому что иначе парни Фарго вырезают их у шерифов на спинах.
- На лбу, - поправил тапера главный. - Уж я то знаю, музыкант. Я Фарго. И теперь мы не режем свиней, а раскаляем их железки и оставляем им тавро. Так веселее и меньше пачкаешь руки. Я Фарго, а это мои ребята. Грима я уже считай, что представил. Он хороший малый, но имеет одну слабость - зарывать людей заживо. Тот, что ноги взгромоздил на стол - Рикс, славится тем, что стреляет без рук. Бруно и Бранч - близнецы, кладут всегда две пули в одно место и спят только по очереди. Таскел, который заказал тебе "Подвязку" сам не здешний. Я спас его от виселицы. Беднягу хотели повесить за то, что сжег пастора.
- Сучий потрох назвал меня язычником, - под общий хохот объяснил Таскел - грузный малый с заплетенной в косички рыжей бородой. На поясе у него висели бутылки с торчащими из горлышек тряпицами, а багровые, обожженные руки играли со старинным огнивом.
- А это, - Фарго показал большим пальцем за спину. - Это Портняга. Мы зовем его так, потому что он сшил себе мокасины из скальпов. В них он не оставляет следов, его даже собаки не чуют. Полезный малый, хоть по-человечески знает всего два слова "Отдай" и "Убью".
Портняга, рослый краснокожий, опиравшийся на ружье, довольно оскалил подпиленные до звериной остроты зубы.
- Я рассказываю это не потому что мне так захотелось с тобой поболтать, - объяснил Фарго. - Видишь ли, до меня дошли слухи, что на побережье объявился стрелок. Его все зовут Самарянин, но не потому что он помогает бедным, а в честь старой истории про парня, которому смерть назначила свидание. Дескать, он тот, кто водит людей вроде нас с ней на встречу. Красивая сказка, как считаешь?
Пальцы тапера коснулись черных клавиш, бросили семь плачущих нот на затоптанный пол.
- Мне смерть назначила свидание, - тихо проговорил он. - На той забытой баррикаде. И может, взяв меня за руку, проводит в землю роковую.
- Да-да, бла-бла, верно ухватываешь. Так вот, я, Фарго, хочу донести до всех, кто болтает про Самарянина - это я запрягаю смерть и она хрипит у меня под седлом. И кто считает иначе, с того Портняга снимет скальп, Таскел поджарит, а Грим зароет окровавленным и орущим. Как мы уже поступили с шерифом этого городка, который хотел помешать нам повеселиться.
Фарго небрежно, как до того доллар, бросил в тапера серебряную звезду. На этот раз рука музыканта взметнулась легко и точно, тонкие пальцы поймали знак закона, огладили почерневшие от жара буквы имени.
- Гляди-ка, - хором удивились близнецы Бруно и Бранч. - Наловчился.
- Он был хороший человек, шериф Джинкс, - сказал тапер. - У него остались жена и дочь.
- Мы о них позаботимся, - оскалился Фарго. - Сегодня же вечером, верно я говорю, ребята?
Раздался гогот.
- А что до тебя музыкант, то, я смотрю, ты вполне управляешься одной рукой. На второй Портняга отрежет тебе пальцы, за то, что ты не встал, когда мы вошли. Потом ты будешь играть для нас, пока нам не надоест и Таскел не спалит этот гадюшник. А потом ты отправишься пешком по восточной дороге и каждому встречному будешь показывать свою искалеченную руку и говорить, что Фарго не нравится сказка про Самарянина. Запомнил, тапер? По глазам вижу, что нет. Давай, займись им, Портняга.
Снова оскалившись, краснокожий шагнул вперед. В его руке появился нож с костяной ручкой. Безучастный музыкант отвернулся, взял очки и осторожно водрузил их на нос. Его правая рука осторожно, ласково легла на клавиши.
Шесть нот будто сорвались со скалистого уступа, кувырком полетели вниз. Шесть раз выстрелил длинноствольный кольт в левой руке музыканта. Осел кулем на пол Портняга, вывернув ноги в кожаных мокасинах. Повалились друг на друга близнецы Бранч и Бруно. Рухнул, опрокидывая стул, Рикс и отлетели в сторону обрезы, хитро прикрученные им к лодыжкам заброшенных на стол ног. Клубком огня заметался и вылетел на улицу Таскел, пуля разбила и подожгла бутыль у него на поясе. Грим снял цилиндр, открывая лысую бледную голову, потрогал дымящееся отверстие посреди лба и медленно опустился на корточки у стены. Две слезы прочертили черные угольные дорожки на его мертвом лице.
Фарго, приоткрыв рот, смотрел в отверстие ствола. Его рука осторожно расстегивала кобуру на бедре.
- Стало быть, стало быть, - бормотал он. - Ты. Это ты. Но тебе не обскакать старого наездника, Самарянин. В твоем кольте всего шесть пуль.
Седьмая нота прозвучала одновременно с седьмым выстрелом. Движением кисти Самарянин откинул барабан, глянул на семь серебряных капсулей. Его кольт был снова полон. Как и стакан, из которого он сделал неторопливый глоток, не убавивший уровень жидкости ни на волосок. Значит, работа еще не закончена. Не все мелодии сыграны, не все песни спеты.
Самарянин снял очки и положил их рядом со стаканом. Рядом лег кольт. Перед тем, как опустить пальцы музыканта и стрелка на клавиши он провел ими по надписи, выгравированной на стволе.
"Свои оставьте упования. Вам смерть назначила свидание".
Двери салуна хлопнули, но он не обернулся. Может, это вернулся хозяин, а может ранний посетитель зашел промочить горло. Мелодия струилась, как слезы по лицу бродяги из дальних краев. В ней не было надежды, одна лишь тоска по навеки утраченному дому. Будто горсть холодных стеклянных шариков перебирал он семь нот, склонив набок острый птичий профиль.
Он слышал по звуку шагов, что семеро вошли в салун. Шестеро ступали, звеня шпорами, ногой, привычной к стремени. Седьмой шел тихо, как ходят рыси и койоты и даже рассохшиеся доски пола не отзывались на его поступь.
Шестеро сели полукругом, жалобно скрипнули колченогие стулья. Один положил ноги на стол, звякнула немытая посуда. Один, тот, что шагал как рысь, остался стоять.
- Эй, тапер, - услышал он. - Кончай душу драть, не на похоронах.
Трое засмеялись. Один хмыкнул, словно сомневался.
- Сыграй нам "Рваную подвязку", - сказал другой, с нездешним гортанным говором.
Он кивнул и пальцы его пустились в залихватский разбег. Чутко и нежно раздевали они девицу с лицом ангела и глазами старухи перед семью гостями, которые вели себя, как хозяева. Правая рука оставила на миг треснувший стакан, легла на клавиши и румянец расцвел на густо напудренных девичьих щеках. Вроде бы от стыда, а на самом деле от чахотки, ее последней возлюбленной.
- Хорошо играешь, - сказал первый. - Лови.
Блеснул серебряный кругляш, брошенный небрежным щелчком. Он неловко повел рукой, оборвал мелодию, и монета, конечно, упала на пол. Уже пятеро смеялись глядя, как полуслепой музыкант ищет ее под ногами в грязи.
- Надел бы очки, - с фальшивой заботой сказал один из гостей. - Вон же они у тебя лежат, рядом со стаканом.
Он выпрямился, бережно пряча доллар в карман. Улыбнулся смущенно, и они услышали его голос, негромкий и хриплый:
- Очки нужны, чтобы играть по нотам. А я помню все мои мелодии наизусть.
- Твои мелодии? - наклонил голову первый. - Это ты, что ли придумал "Рваную подвязку", тапер?
Он улыбнулся опять и не ответил, да и никто не ждал, похоже, его ответа. Первый, главный спросил о другом:
- Знаешь нас, музыкант?
- Нет.
- И правда, откуда тебе. Ты ж родился, небось, в этой дыре.
- И помрешь здесь же, - со значением сказал тот, что хмыкал в ответ на шутку о похоронах.
Был он высок и болезненно худ. Одет, как одеваются могильщики - в черное долгополое пальто и цилиндр. Глаза его были подведены углем и им же он красил в черный цвет губы. К цепочке карманных часов у него крепилось украшение из фаланг пальцев, он перебирал их в минуты задумчивости.
- Не каркай, Грим, - сказал главный. - Напугаешь еще музыканта, не сыграет больше нам веселых песенок. В здешней местности народ суеверный.
Он хохотнул, на этот раз в одиночестве и сразу оборвал смех, наклонился вперед.
- Суеверный, иначе бы не придумал сказку про Самарянина, верно я говорю, музыкант?
- Не слышал такую.
- Смотри ты какой. Может ты глухой, как тот тапер из Марборо? Не слышал про Самарянина, не знаешь про парней Фарго.
- Парни Фарго, - задумчиво кивнул тапер. - О них много говорят.
- И что же говорят? - заинтересовался главный.
- Говорят, что они наводят страх на почтовиков и курьеров по всему побережью. Что вознаграждение за их головы пришлось везти целым составом, который они же и ограбили. Что шерифы при встрече с ними прячут свои звезды, потому что иначе парни Фарго вырезают их у шерифов на спинах.
- На лбу, - поправил тапера главный. - Уж я то знаю, музыкант. Я Фарго. И теперь мы не режем свиней, а раскаляем их железки и оставляем им тавро. Так веселее и меньше пачкаешь руки. Я Фарго, а это мои ребята. Грима я уже считай, что представил. Он хороший малый, но имеет одну слабость - зарывать людей заживо. Тот, что ноги взгромоздил на стол - Рикс, славится тем, что стреляет без рук. Бруно и Бранч - близнецы, кладут всегда две пули в одно место и спят только по очереди. Таскел, который заказал тебе "Подвязку" сам не здешний. Я спас его от виселицы. Беднягу хотели повесить за то, что сжег пастора.
- Сучий потрох назвал меня язычником, - под общий хохот объяснил Таскел - грузный малый с заплетенной в косички рыжей бородой. На поясе у него висели бутылки с торчащими из горлышек тряпицами, а багровые, обожженные руки играли со старинным огнивом.
- А это, - Фарго показал большим пальцем за спину. - Это Портняга. Мы зовем его так, потому что он сшил себе мокасины из скальпов. В них он не оставляет следов, его даже собаки не чуют. Полезный малый, хоть по-человечески знает всего два слова "Отдай" и "Убью".
Портняга, рослый краснокожий, опиравшийся на ружье, довольно оскалил подпиленные до звериной остроты зубы.
- Я рассказываю это не потому что мне так захотелось с тобой поболтать, - объяснил Фарго. - Видишь ли, до меня дошли слухи, что на побережье объявился стрелок. Его все зовут Самарянин, но не потому что он помогает бедным, а в честь старой истории про парня, которому смерть назначила свидание. Дескать, он тот, кто водит людей вроде нас с ней на встречу. Красивая сказка, как считаешь?
Пальцы тапера коснулись черных клавиш, бросили семь плачущих нот на затоптанный пол.
- Мне смерть назначила свидание, - тихо проговорил он. - На той забытой баррикаде. И может, взяв меня за руку, проводит в землю роковую.
- Да-да, бла-бла, верно ухватываешь. Так вот, я, Фарго, хочу донести до всех, кто болтает про Самарянина - это я запрягаю смерть и она хрипит у меня под седлом. И кто считает иначе, с того Портняга снимет скальп, Таскел поджарит, а Грим зароет окровавленным и орущим. Как мы уже поступили с шерифом этого городка, который хотел помешать нам повеселиться.
Фарго небрежно, как до того доллар, бросил в тапера серебряную звезду. На этот раз рука музыканта взметнулась легко и точно, тонкие пальцы поймали знак закона, огладили почерневшие от жара буквы имени.
- Гляди-ка, - хором удивились близнецы Бруно и Бранч. - Наловчился.
- Он был хороший человек, шериф Джинкс, - сказал тапер. - У него остались жена и дочь.
- Мы о них позаботимся, - оскалился Фарго. - Сегодня же вечером, верно я говорю, ребята?
Раздался гогот.
- А что до тебя музыкант, то, я смотрю, ты вполне управляешься одной рукой. На второй Портняга отрежет тебе пальцы, за то, что ты не встал, когда мы вошли. Потом ты будешь играть для нас, пока нам не надоест и Таскел не спалит этот гадюшник. А потом ты отправишься пешком по восточной дороге и каждому встречному будешь показывать свою искалеченную руку и говорить, что Фарго не нравится сказка про Самарянина. Запомнил, тапер? По глазам вижу, что нет. Давай, займись им, Портняга.
Снова оскалившись, краснокожий шагнул вперед. В его руке появился нож с костяной ручкой. Безучастный музыкант отвернулся, взял очки и осторожно водрузил их на нос. Его правая рука осторожно, ласково легла на клавиши.
Шесть нот будто сорвались со скалистого уступа, кувырком полетели вниз. Шесть раз выстрелил длинноствольный кольт в левой руке музыканта. Осел кулем на пол Портняга, вывернув ноги в кожаных мокасинах. Повалились друг на друга близнецы Бранч и Бруно. Рухнул, опрокидывая стул, Рикс и отлетели в сторону обрезы, хитро прикрученные им к лодыжкам заброшенных на стол ног. Клубком огня заметался и вылетел на улицу Таскел, пуля разбила и подожгла бутыль у него на поясе. Грим снял цилиндр, открывая лысую бледную голову, потрогал дымящееся отверстие посреди лба и медленно опустился на корточки у стены. Две слезы прочертили черные угольные дорожки на его мертвом лице.
Фарго, приоткрыв рот, смотрел в отверстие ствола. Его рука осторожно расстегивала кобуру на бедре.
- Стало быть, стало быть, - бормотал он. - Ты. Это ты. Но тебе не обскакать старого наездника, Самарянин. В твоем кольте всего шесть пуль.
Седьмая нота прозвучала одновременно с седьмым выстрелом. Движением кисти Самарянин откинул барабан, глянул на семь серебряных капсулей. Его кольт был снова полон. Как и стакан, из которого он сделал неторопливый глоток, не убавивший уровень жидкости ни на волосок. Значит, работа еще не закончена. Не все мелодии сыграны, не все песни спеты.
Самарянин снял очки и положил их рядом со стаканом. Рядом лег кольт. Перед тем, как опустить пальцы музыканта и стрелка на клавиши он провел ими по надписи, выгравированной на стволе.
"Свои оставьте упования. Вам смерть назначила свидание".